Белая роза, Черный лес  - Оуэн Дэмпси

– Не нужно. Я уйду, как только очистятся дороги. До тех пор я – ваш благодарный гость.

Интересно, подумала Франка, он и вправду не понимает, сколько времени будут срастаться кости, или прикидывается?

– Как угодно. – Она собралась уйти.

– Фройляйн, а каким образом вы меня сюда доставили?

– Привезла на санях.

– Привезли, сами, пока я был без сознания?

Даже в полумраке Франка заметила, как широко у него раскрылись глаза. Он сложил перед собой руки, словно в молитве.

– Вы – удивительная женщина. Я навеки ваш должник.

– Пора спать. Вам что-нибудь принести?

– Какую-нибудь ночную посудину? На всякий случай.

– Конечно.

Франка отыскала в кухне подходящий тазик, отнесла в спальню. Гость улыбнулся и вновь стал благодарить. Франка закрыла дверь и повернула ключ. Она решила больше не произносить имя Вернер Граф. Это унизительно – для них обоих.

Проснулась Франка на рассвете. Давно уже не спала она таким глубоким сном. Присутствие в доме постороннего каким-то образом притупило воспоминания, которые обычно одолевали ее с наступлением темноты. Открыв глаза, она первым делом подумала о раненом. Спит ли, очень ли ему больно? Удерживают ли самодельные шины его кости в правильном положении? Узнает ли она наконец о нем правду?

Ногой Франка нащупала тапочки на ледяном полу. Обулась, подошла к окну, отодвинула занавески. В чистом синем небе вставало зимнее солнце. Снега не прибавилось. У нее вдруг возникли сомнения. Стоит ли идти в город именно сегодня? Или подождать? Еды у них мало, да и нельзя оставлять его без лечения, пока не расчистят дороги. Кто знает, как долго это протянется. Иногда заносы оставались на неделю; правда, так было до того, как нацисты навели свои суровые порядки. Решено: идти сегодня. Пешком до самого Фрайбурга, и там достать все нужное. Прятаться не от кого, никто ее не ищет.

Франка пошла к больному, у дверей остановилась и прислушалась. Из комнаты не доносилось ни звука, и она двинулась в кухню.

Лыжи стояли у стены, где она их и оставила. Больше семнадцати километров на лыжах – ей самой стало смешно, особенно если вспомнить, что в последние годы она на них почти не вставала. Впрочем, до главной дороги во Фрайбург километра три, а там, Франка не сомневалась, ее кто-нибудь да подвезет. Она затопила камины в гостиной и кухне. Конечно, к ее приходу все давно прогорит, но какое-то тепло сохранится.

Во Фрайбурге она была несколько дней назад, а как будто – несколько лет. Теперь она совершенно другой человек. Те дни, проведенные в городе, расплывались в памяти. Франка закрыла глаза и попыталась совсем забыть.

Прежде чем отпереть дверь в спальню, она опять прислушалась. В комнате было темно, занавески задернуты. В полу зияла дыра. Гость спал. Казалось, он с вечера не шевельнулся. Разбудить его? Нет, не стоит. На письменном столе в гостиной Франка взяла бумагу и карандаш.

Наверное, следовало подписаться «фройляйн Гербер». Однако писать записку заново ей не хотелось.

Гость не просыпался. А вдруг он беглый военнопленный, что тогда? Держать его здесь, пока война не кончится? После высадки союзнических войск в Италии и разгрома под Сталинградом поражение рейха казалось вполне вероятным. Впрочем, до этого еще далеко. Национал-социалисты железной рукой держат за горло всю Европу, не говоря о самой Германии. Удастся ли прятать его несколько месяцев, а то и лет?

«Так, давай-ка по порядку, – велела она себе. – Для начала нужно достать медикаменты и еду, чтобы с голоду не умереть, а потом уж волноваться об остальном».

Она положила записку на тумбочку, поставила туда же стакан воды. Пузырек был пустой – видно, остальные таблетки гость выпил ночью. Теперь, когда проснется, будет терпеть боль во всей ее силе. Сжимая в руке пустой пузырек, Франка прикрыла глаза и выдохнула. Тут уж ничем не поможешь.

Выйдя, она заперла за собой дверь.

Яркое солнце за окном не внушало надежды на теплый день. Франка надела куртку, шапку, перчатки. Нацепила рюкзак, прихватила лыжи и вышла навстречу утру. Благодаря темным очкам солнце не так слепило глаза. Франка встала на лыжи и… словно вернулась в прошлое.

Горизонт был пуст, только укрытые снежным ковром деревья нарушали его линию. Снег лежал идеально гладкий, девственно-чистый, – такой украсит любой пейзаж, что уж говорить о живописном горном крае. Когда она в последний раз видела его по-настоящему? Неужели тьма, которая ее снедает, охватила и все вокруг?.. Набирая скорость, Франка вдруг показалась себе очень легкой, – а она думала, что навсегда утратила это ощущение. Скоро домик скрылся из виду.

Земля несется навстречу, а он ничего не чувствует, кроме стремительного воздушного потока. Хочет раскрыть парашют – а парашюта нет. Потом земля встала как вкопанная и превратилась в лужайку перед родительским домом. Он лежал на траве, наслаждался ее мягкостью, но когда захотел пошевелиться, его пронзила боль. А затем его выдернул из сна звук закрывающейся двери. Он кусал губы, сжимал кулаки, чтобы справиться с нахлынувшей болью, делал глубокие вдохи через нос. Открыл глаза. Через несколько минут на лбу выступила испарина. На тумбочке лежала записка, но вопросы приходили быстрее, чем ответы. Сознание мутилось, сжигаемое болью. Кто же она такая?

Может, это уловка гестапо, чтобы завоевать его доверие, выведать все о задании? По словам девушки, до Фрайбурга больше семнадцати километров. Он пытался сообразить, где находится и как далеко отсюда до цели. Шварцвальд, он приземлился в Шварцвальде… Люди наверняка видели парашют. Девушка – агент гестапо. Разве могла она в одиночку сюда его дотащить? Никак. Ей наверняка кто-то помогал. Как-то не сходятся концы в ее рассказе.

Вспомнилось ее лицо. Красивая – как кинжал с перламутровой рукоятью. Кстати, нет ли у него ран? Болит голова, сломаны ноги, но остальное, кажется, цело.

Девушка наверняка ушла за подмогой. За ним вот-вот придут.

Он ощупал шины на ногах. Тоненькие, с такими не походишь. Наверное, на это и расчет. На нем была пижама, а рюкзак забрали, только форма валялась в углу. Кое-как он сел, попытался разглядеть что-нибудь сквозь щель между занавесками.

Ничего, сплошная белизна.

Нужен план действий. Пункт первый – выбраться из дома. Кровать стоит у стены, до окна шагов пять – в таких обстоятельствах все равно что пятьсот. Перед тем как решиться, он выпил воды. Спустил ноги на пол – и на него обрушилась боль, какой он в жизни не испытывал. Пришлось прижать ладонь ко рту, чтобы заглушить крик. Спина, несмотря на холод, покрылась потом. Он опять лег, отрывисто дыша.

В доме царила тишина.

Часы пробили девять. Звуки вернули его к действительности; он нашел в себе силы опять сесть. Очень осторожно спустил ноги, стараясь удерживать вес тела на руках и глубоко дыша.